Священномученик Петр Снежницкий

Петр Снежницкий родился в 1880 году^[1]. Обучался в Камышловском духовном училище, а в 1892 году поступил в Пермскую духовную семинарию, однако не окончил ее. Петр обладал хорошим голосом, поэтому его вскоре пригласили в качестве певчего в Екатеринбургский архиерейский хор. В течение нескольких лет Петр Андреевич пел в архиерейском хоре. Затем, в ноябре 1897 года по просьбе благочинного 3-го округа он был определен псаломщиком к Рождество-Богородицкой церкви села Шмаковского Ирбитского уезда. В июне следующего года он был посвящен в стихарь, а в 1903 году рукоположен в сан диакона и определен к Ильинской церкви Березовского завода Екатеринбургского уезда.

Березовский завод^[2] был основан приблизительно в четырнадцати километрах от Екатеринбурга, при речке Березовке, от которой и получил свое название. Поселок был известен на Урале своими золотыми промыслами: золотопромывательный завод был основан здесь еще в 1753 году. В начале 1765 года в поселке открылся самостоятельный приход.

В Березовском отцу Петру пришлось перенести испытание: на него возвели ложное обвинение в неисполнении им своих обязанностей. Это произошло в то время, когда в городе был создан Березовский отдел Союза русского народа^[3]. Дело в том, что в годы первой русской революции 1905–1907 годов по всей стране стали возникать монархические организации, выступавшие за укрепление государственности, монархии, единства и целостности страны. Самой многочисленной монархической организацией стал Союз русского народа. Весной 1907 года в Березовском заводе был организован отдел Союза русского народа; по этому случаю Государь Император Николай II прислал членам Союза телеграмму. Обрадованные высочайшим вниманием, они решили отслужить молебен с крестным ходом от церкви до церковно-приходской школы, однако некоторые члены причта: священник, диакон и псаломщик, служившие в тот день, — по различным причинам не смогли принять в нем участие. В результате произошел конфликт между Березовским отделом Союза русского народа и этими членами причта. Священника, диакона и псаломщика обвинили в том, что они оскорбили религиозные и патриотические чувства верующих. Местное руководство Союза написало на них рапорт епископу Владимиру (Соколовскому-Автономову)^[21], который потребовал от священнослужителей прихода дать письменное разъяснение случившегося.

Священник объяснил свой отказ от участия в молебне тем, что в тот день служил с четырех часов утра литургию, затем совершал пасхальные молебны по домам, крестил младенцев и к вечеру находился в полном изнеможении. Ту же причину указал и псаломщик, пояснив, что даже не знал о молебне. Его вызвали в храм из дома, не объяснив цели вызова. Когда он отправил посланного узнать, для чего его вызывают, тот не вернулся. В результате псаломщик, по его словам, узнал о молебне и крестном ходе только на следующий день. Диакон, отец Петр Снежницкий, дал такое объяснение своего отсутствия: «В прошении на имя Вашего Преосвященства члены Союза говорят, что я наотрез отказался от участия в крестном ходе для служения молебна в церковно-приходской школе 25 апреля. В видах установления истины должен объяснить, что я изъявлял согласие служить молебен в церкви, о чем и говорил приглашающим. Участвовать же в крестном ходе не мог, так как после перенесенного мной в феврале и марте месяцах текущего года катарального воспаления легких тогда еще не вполне разрешившегося, мне врачом решительно было воспрещено петь в сыром и холодном воздухе и в пыльных помещениях. <…> Да [я] и при всем желании не имел и физической возможности служить, ибо после такого волнения у меня сделалось страшное сердцебиение, даже до горловых спазмов, так что я с великим трудом дошел до дома…

Построенное на этом факте обвинение, что я не сочувствую Союзу, считаю несправедливым, так как при открытии местного отдела Союза русского народа я служил молебен в церкви совместно с[о] священником Вышегородским. Это было 18 марта, что, надеюсь, союзники отрицать не будут»^[4].

Но, несмотря на достаточно удовлетворительное объяснение, представленное членами причта, Владыка, во избежание дальнейших конфликтов, перевел священнослужителей на другие приходы. Возможно, такое решение было связано с тем, что священник, отказавшийся принимать участие в молебне, в период смуты 1905–1907 годов каким-то образом оказался причастным к революционному движению. В деле он характеризовался так: «Неисправность и краснота о[тца]… хорошо известная и по Екатеринбургской службе…»^[5], на него даже было заведено дело о неблагонадежности.

Отец Петр 7 августа 1907 года был переведен к церкви Нижне-Баранчинского завода, где и продолжил свое служение Церкви.

Вскоре отца Петра рукоположили в сан священника и определили на служение в Свято-Николаевскую церковь села Рычковского Верхотурского уезда, а в 1910 году он был утвержден также в должности законоучителя Рычковского начального училища. В 1913 году батюшка был награжден набедренником.

До революции отец Петр вел образ жизни обычный для сельских пастырей. Все в деревне хорошо знали своего батюшку, регулярно общались с ним или в церкви, или при исполнении им треб, или просто при решении каких-либо вопросов. Вся жизнь священника проходила на виду у прихода. Отец Петр был настоящим наставником для своих пасомых.

В феврале 1917 года отец Петр был перемещен в село Шогрышское Ирбитского уезда, а вскоре стал служить в селе Больше-Трифоновском Ирбитского уезда. Это село, основанное в 1686 году, относилось сначала к Аромашевской слободе Верхотурского уезда и было приписано к Невьянскому заводу Демидовых. Позднее, при проведении административно-территориальных реформ, село вошло в Ирбитский уезд. Штат Иоанно-Предтеченского храма был небольшим: священник, диакон и псаломщик.

Испытанием веры для отца Петра стали революционная смута и гражданская война. Февральская революция 1917 года село практически не затронула, только видоизменила управление волостью: вместо старшины появилась Земская управа. Октябрьская революция тоже сначала не внесла каких-либо коренных перемен в образ жизни населения, большевиков первое время не воспринимали всерьез. Но когда они начали проводить мобилизацию в Красную армию и реквизиции, в районе начались волнения. Причем возмущение крестьян вызвала первая же попытка красных забрать для нужд армии трех лошадей. В уезде было созвано собрание, на котором присутствовали представители от двенадцати волостей. Собрание постановило: «От всякой мобилизации отказать[ся], в случае насилия восстать всем… ни в коем случае не допускать частичных по волостям мобилизаций, а в случае объявления где-либо таковой, немедленно сообщить в другую волость, чтобы прийти на помощь соседям и избавиться от большевистской мобилизации… Добровольц[ам] Красной армии… ни в коем случае не давать ни хлеба, ни работы, так же и их семьям»^[6].

Кроме того, волостное собрание постановило создавать вооруженные группы из местных жителей для противодействия большевикам. До начала июня 1918 года обстановка в районе была относительно спокойной. Но когда линия фронта приблизилась к станции Егоршино и туда переместился штаб Красной армии, ситуация резко изменилась. К Егоршино стали стекаться разрозненные красноармейские и красногвардейские отряды, из которых шло формирование регулярных красноармейских войск. Эти отряды размещались по окрестным селам и деревням. Помимо этого, в районе активно действовали карательные части, которые подавляли сопротивление местного населения. Теперь крестьянам пришлось столкнуться с невиданным ранее террором и насилием. Около двух месяцев красные стояли в Егоршинском районе, удерживая станцию. Священник села Сарафанного Ирбитского уезда Флорентий Троицкий, переживший этот период, позднее вспоминал: «Эти кровавые два месяца разбили мой дневной покой, расстроили мое здоровье и унесли добрую половину моей жизни. До могилы не забуду я это время и этих „товарищей“, мнимых защитников народных интересов»^[7].

В Ирбитском уезде многие священники покидали свои приходы, скрываясь в лесах и соседних селениях, или даже уезжали из уезда. Отец Петр Снежницкий не оставил своего места служения, своих прихожан, за души которых он чувствовал ответственность. А в районе уже шли массовые расстрелы заложников, зверские расправы с верующими, ограбления и осквернения храмов, уничтожались даже целые села.

Сами красноармейцы по-иному воспринимали период террора над гражданами своей страны, они нисколько не смущались творимым насилием. Так, боец 4-го Уральского стрелкового полка А. Грязных пишет в своих воспоминаниях об июле 1918-го: «Первое время стоянки в Егоршино белые нас почти не беспокоили и мы предавались праздному веселью. Разве просто ради прогулки предпринимали иногда ночью глубокую разведку по лесу. Натолкнемся на неприятельскую цепь, узнаем их расположение, попалим немного, и опять тихо.

Для приятного препровождения времени придумали кое-какие развлечения: днем купались, ловили рыбу в реке и ходили за малиной.

<…>

Собираемся и идем. Солнце приветливо бросает свои лучи. Аромат цветов разливается повсюду. Как воры, с винтовкой за плечами, крадемся мы по лесу, низко наклонившись. Каждый звук, подозрительный шорох заставляет настораживаться, но желание полакомиться малинкой преодолевает. Вот и заветный лог. Здесь, в тридцати шагах, окопы неприятеля. Порою видно, как ходят по окопам беляки. Цель достигнута: фуражки в несколько минут наполняются малиной. С такой же осторожностью возвращаемся обратно»^[8].

Безмятежная, веселая жизнь… Но с таким же спокойствием и хладнокровием красноармейцы грабили жителей, оскверняли храмы, расстреливали и убивали невинных людей. Священник Флорентий Троицкий в своих воспоминаниях, опубликованных в «Известиях Екатеринбургской Церкви», писал об этих зловещих днях:

«Говорят, что жители села Покровского, взятые большевиками силой на войну, раскрыли фронт и помогли белоармейцам без боя взять Режевский завод. Раздраженные неудачей красноармейские банды подвергли обстрелу из двух броневиков село Покровское, сожгли около ста домов, учиняя над жителями, подобно турецким башибузукам страшные зверства, разграбили и полуразрушили величественный Покровский храм. Вместе с церковными сосудами и крестами похищен из храма один из антиминсов.

<…>

7-го сентября около девяти часов утра (я. — Сост.) неожиданно вместе с сыном был схвачен отрядом венгров и оставлен под пулеметом в качестве заложника, пока не было обыскано все село. Обыск продолжался более трех часов.

8-го числа началось постепенное отступление через наше село на станцию Самоцвет всех красноармейских банд. Теснимые со всех сторон прибывшими войсками Сибирского правительства, храбрые „товарищи“ поспешно бегут, совершая на пути расстрелы и убийства. Так, в деревне моего прихода Хайдук были расстреляны без всякой причины пять моих лучших прихожан. Вечная память этим хлеборобам!

Утром 8-го числа увели у меня единственную лошадь вместе со сбруей… Имущество у меня разграбили еще раньше.

Во время совершения Божественной литургии, когда еще Святые Дары стояли на престоле, в храм ворвались в шапках с винтовками и шашками три „товарища“. Причем один с наведенным на меня револьвером, подойдя к раскрытым Царским вратам, грубо потребовал, чтобы я вышел к ним из алтаря.

Напрасно я просил их позволить мне закончить литургию, красные разбойники с бранью требовали, чтобы я вышел к ним. Подчиняясь грубой силе и опасаясь за Святые Дары, я вышел к „товарищам“ и вместе с ними пошел к выходным дверям, вручая мысленно дух свой Богу»^[9]. «Молись, поп, в последний раз своему Богу»^[10], — сказали они.

«Детишки мои, которые в то время были в храме, заплакали, а молящиеся с криком и воплями пали на колена. Все это, может быть, и послужило причиной тому, что ворвавшиеся в храм, еще раз наведя на меня револьвер и обругав площадными словами, ушли из храма. В двенадцать часов дня несколько конных красноармейцев, взломав двери, въехали в храм на лошадях, разбили кружки, похитив из них мелочь, но святыни храма не тронули. Часа в два, в тот же день пришли ко мне на квартиру четыре красноармейских разбойника, чтобы меня повесить. Но меня уже не было дома. Я скрылся!

9-го числа узнал, что в ночь на 7-е сентября на станции Егоршино расстрелян священник села Больше-Трифоновского отец Петр Снежницкий»^[11].

Отец Флорентий Троицкий описал кончину многих священников Ирбитского уезда, именно благодаря его записям известны имена пострадавших за веру. Отец Петр действительно принял мученическую кончину 7/20 сентября 1918 года на станции Егоршино. Его арестовали за то, что он служил сорокоуст по убитому большевиками своему собрату священнику. При расстреле отца Петра только ранили, но добивать его палачи не стали и еще живого зарыли в землю. Перед убийством ими был разграблен дом и все имущество батюшки.

Решением Священного Синода от 17 июля 2002 года священник Петр Снежницкий прославлен в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской. В 2010 году его имя включено в Собор Екатеринбургских святых.

Источники:

Помянник 1919 года. ГААОСО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 16854. Л. 50.

ЦДООСО. Ф. 41. Оп. 2. Д. 178, 469; Ф. 76. Оп. 1. Д. 780.

Жития святых Екатеринбургской епархии. — Екатеринбург: Издательский отдел Екатеринбургской епархии, 2008.

Справочная книжка Екатеринбургской епархии на 1904 год. Екатеринбург, 1904.

Справочная книжка Екатеринбургской епархии на 1915 год. Екатеринбург, 1915.

Екатеринбургские епархиальные ведомости. 1891. № 27; 1897. № 23; 1898. № 14; 1907. № 31, 39; 1910. № 26, 44; 1913. № 15, 42; 1914. № 12; 1917. № 10–11.

Зауральский край. 1918. 6 нояб.

Известия Екатеринбургской Церкви. 1918. № 17–18.