Это интервью владыки Евгения — главы Екатеринбургской митрополии, Председателя Синодального отдела религиозного образования и катехизации, данное журналу HAPPY, вышло в мае, после Пасхи Христовой.
Мы специально отложили тогда этот материал, чтобы представить его на сайте епархии в одну из дат владыки, поскольку разговор с главным редактором издания Татьяной Кузнецовой вышел «о роли митрополита, о вере и науке, о примере Христа и открытости Церкви, о семье и служении».
— Вы родились в семье военных инженеров, сами учились в Московском авиационном институте и потом работали инженером в Центральном научно-исследовательском радиотехническом институте имени А. И. Берга. Как произошел перелом от прикладной специальности к духовной сфере?
— Как такового перелома не происходило. Перелом — это когда человек шёл налево, потом стал идти направо, он спускался вниз, а потом пошел вверх. А у меня никаких резких поворотов не происходило. Как учился, так и учился, как развивался в выбранном направлении, в IT, так и развивался в этой сфере. Как был патриотом страны, семьи, так им и оставался. Просто в жизни появился ещё один луч света, который помог отвечать на вопросы, ради чего все это. Такие вопросы естественным образом возникают в голове многих людей: в чём смысл моей жизни, все ли равно, каким быть. Тогда у меня была сотрудница, которая пришла как-то грустная на работу. Я решил узнать, что случилось. Она рассказала, что никак не выходит из головы мысль: «Я живу-работаю, мой муж живет-работает, мы работаем на унитаз. Все, что мы делаем, мы зарабатываем на еду, которую съедаем, и все, и пустота. И от этого как-то грустно, не хочется жить». А у меня к этому времени уже был ответ на вопрос себе, ради чего я живу. Я живу не ради того, чтобы работать на этот сантехнический прибор, — есть цели непреходящие, нетленные. Это цели, которые две тысячи лет назад открыл людям Бог, который пришёл на землю, Иисус Христос.
И для меня на тот момент Он уже был не абстрактным каким-то понятием, какой-то аморфной высшей силой, а Он был достаточно конкретен, ясен, и это поддержало и меня, и вот ту сотрудницу в тот период жизни. А дальше этот духовный компонент имел свойство развиваться, освещать все остальные аспекты жизни.
— Какие неудобные вопросы вы задавали сами себе? И как нашли ответ?
— Их множество. Мы в то время только что вышли из советской эпохи, и у меня до сих пор на полке стоит справочник атеиста, который родители из института, где они учились, принесли. Я листал, смотрел, я помню все насмешки над верой, над Богом, рассказы моих учителей о том, что некие басни это. Например, что Библия все врёт о том, будто бы мир был сотворен за 6 дней. А в моем сознании: как? Я же знаю про динозавров, про жучков, которым миллионы лет. Это несоответствие. Это что? Это как? У меня была возможность познакомиться с этой наукой — эволюционизмом, то есть со всем тем, что связано с именем Чарльза Дарвина, что принимается как истина в первой инстанции. Вдруг открывается, что есть полноценная область научного знания, которая называется «креационизм». И если не бегать по вершкам, а познакомиться с направлением, увидишь, что абсолютно логично с точки зрения научной и нисколько не вступает в спор с тем, о чем я читаю в Священном Писании и вижу в житии святых. Для меня это было открытие, интересно. Я начал читать научные статьи по этому поводу. Или метод изучения древностей через период полураспада радиоактивных веществ, методика образования больших каньонов — она совсем не такова, как излагалось мне в школе или в этих трактатах, которые якобы опровергают истинность повествования Библии. И это подвигло к каким-то изысканиям в различных отраслях. Ответы, которые я нашёл в этой научной сфере, которая называется «креационизм», были для меня абсолютно убедительными, логичными и достаточными, чтобы понять: христианство не противоречит ни физике, ни химии, ни антропологии.
— Как ваши родители относились к религии, обсуждали эту тему?
— Скорее, об этом с уважением молчали, не было насмешек, не было ёрничанья. Было отношение как к некой сфере, тайной. Что-то мы знаем, что-то мы не знаем, но мы к этому с уважением относимся. Вот это факт. Наверное, этого оказалось достаточно, чтобы сформировать такое уважительное отношение у своих детей.
— Когда вы уже приняли решение начать служить, ваши ожидания от того, что вы будете делать, совпали с реальностью?
— Скорее, наоборот. Между моментом обретения веры и тем, как вышел на служение в качестве священника, прошло добрых 15 лет. В этот период я не готовился становиться священником, даже мысли такой не приходило. Было желание жить как христианин, развиваться, углубляться, собственно говоря, жить. И та среда, в которой находился, тот храм, в который ходил, люди, с которыми общался, — это прекрасный храм, прекрасные люди, это, может, какой-то образец правильной христианской общины.
Но когда спустя 15 лет стал священником, я увидел, что не все так идеально в человеческих обществах, которые именуют себя христианскими сообществами. И для меня было очень дорого, что успел сформироваться как христианин именно в образцово-показательных условиях среди очень искренних, порядочных, благочестивых людей, именно это помогло достаточно ровно перенести встречу с искажениями, с реалиями жизни, с которыми столкнулся впоследствии.
— Расскажите про этот образцовый храм, в который вы ходили.
— Это замечательный храм Святителя Николая в Пыжах, который, по-моему, был открыт в 90-м году на Большой Ордынке в Москве. Интересно, он как был открыт, как сформировался приход, так по сей день он живет. Настоятель храма протоиерей Александр Шаргунов, несмотря на то что ему уже 80 лет, живет, здравствует, переболел ковидом и продолжает нести свое служение. Он оказал большое влияние на меня, и главный урок
от него — это порядочность. Отец Александр как человек высочайшей внутренней культуры, порядочности, подобных людей и собирал вокруг себя. За 30 лет там поменялось полтора священника, там нет текучки кадров. Основной костяк этой общины — там было много писателей, поэтов, известных деятелей культуры, каких-то патриотических лидеров — он в целом сохранился и сейчас. Интересно, что об этом приходе знают и в других городах страны. И когда я оказался на Урале, встретил многих людей, которые, живя здесь, знали, любили и наш приход, и настоятеля, читали его книги. Это явление и того, и нашего времени. И в этом, наверное, тоже особый промысел Божий. Культура, красота внутренних отношений, которые я наблюдал в отношениях между священниками, духовенством, не могла не повлиять на меня. Она сформировала убеждение, что так вообще везде, что в Церкви так должно быть, по-другому просто нет. Поэтому я говорю: когда стал уже священником, я увидел другую культуру, порой антикультуру. И для меня это было дико. Это воспринималось не как норма, а как дикость, именно отношения пастырей, священников, внутренние распри.
— Что больше всего разочаровало, когда вы начали служить?
— Единственный объект разочарования — это я сам. Я бы не назвал это разочарованием, а, скорее, неким предметом печали. В практике христианской есть четкий закон: когда человек обретает веру, принимает крещение, то Бог к нему очень близко. Человек принял крещение, пришёл к вере, и Бог очень быстро отвечает на его молитвы. Попросил — получил. Условно, человек не мог бросить всю жизнь курить, в этот момент попросит, и легко это проходит. То есть совершается невозможное. И это говорит о том, что когда человек крестится, ему дается особая благодать. А потом постепенно ее действие уменьшается, человеку даётся подпорка такая: привязали к деревцу, чтобы оно не поломалось, для опоры, но когда оно немного укрепилось, подпорочка уже убирается. Ну, давай теперь сам.
Став священником и уже немного с другой позиции взирая на происходящее вокруг, я почувствовал, насколько сильно было действие благодати в предыдущее время, что все было легко, как само собой разумеющееся. Вокруг были самые лучшие люди, в голове были самые лучшие мысли, планы. Но вот уже в период, когда стал священником, через определённое время увидел, что эта подпорка стала дальше. Надо много трудиться, чтобы иметь ту же легкость, то же богатство принятия правильных решений или непринятия неправильных решений. И это очень непросто. Я почувствовал свою собственную немощь, невозможность нести тот груз, который на тебя возложили. И внутренний груз… Чтобы быть для кого-то лидером, нужно быть самому внутренне сильным человеком. Вот эту слабость очень ярко увидел, когда в ярославском селе стал священником. Главным разочарованием было собственное внутреннее состояние. Но при этом оно было уравновешено тем, что Господь Бог продолжает действовать, несмотря на мои ошибки, периоды какой-то печали. Вот эта благодать, она возвращается и продолжает действовать. Я тому свидетель.
— А почему вас назначили именно туда?
— К владыке Кириллу, тогда Ярославскому архиепископу, пришли люди, предприниматели, которые имели деловую компоненту. Они хотели строить в селе гостиницу.
А в центре села кремль в руинах. «Нам бы туда батюшку нормального поставить, чтобы он этим занимался. Мы будем строить гостиницу, маршрут туристический прокладывать. Мы все поможем, но батюшка чтобы нормальный, руководитель на месте. Такой, с кем можно работать». Владыка посмотрел — молодой священник служит, подозвал, говорит: «Давай». Я не знал этого начала, я знал с того момента, когда мне сказали: «Посмотри село, там храм, люди помогут». Но когда он туда меня назначил, эти бизнесмены растворились просто в пространстве, их не стало, а мои люди в полной мере легли на плечи. Вообще негде было жить, не было ничего. Да, через восемь лет один храм был полностью восстановлен, второй поддержали, чтобы он не разрушался, был сформирован приход, живой, интересный, из жителей этого села.
— Как проходило восстановление прихода?
— Процесс был, конечно, очень интересный. Поскольку мы начали восстанавливать не приход, а налаживать отношения с людьми. Храм (храм Рождества Богородицы, село Великое Гаврилов-Ямского района Ярославской области. — Прим. ред.) был построен героям Полтавской битвы в благодарность Богу за победу. Полтавская битва была в 1709-м, храм был построен в 1712-м. А я туда пришёл в 2004-м, через 5 лет — 300-летие Полтавской битвы. Так появилась идея, чтобы мы с селом вспомнили те события и отпраздновали 300-летие этого сражения.
К 2009 году у нас храм был практически отреставрирован. Самое главное, что был создан приход. Мы сделали центр детского творчества, шикарную гончарную мастерскую, которая потом развилась, и там образовалось гончарное производство, действующее по сей день. Там порядка 120 человек работает. Сделали реконструкцию Полтавской битвы. Школьники пошили военные костюмы русских и шведов. 120 человек участвовали в этой реконструкции, сделали пушки, ружья те самые, построили редуты, прописа ли сценарии движения войск. В год 300-летия Полтавской битвы, когда мы проводили эту реконструкцию, в село приехало 7 тысяч человек, чтобы посмотреть, поучаствовать в этом действе.
Пока мы все это шили, ковали, собирали, мы ведь общались с людьми, и возникла доверительная обстановка. Сначала на меня смотрели, как на больного человека: что за Полтавская битва? А потом все загорелись, поверили, и это стало фишкой нашего села. Это стало объединяющей идеей, люди видели, что священник — это не тот, кто просит у всех подаяние. А тот, что хочет дать, — мы хотим дать возможность. В итоге получилось такое целостное восстановление ключевой инфраструктуры села и сознания тех людей, которые там собрались.
И я вдохновлялся всем этим процессом. Потому что горящие глаза детей, стариков — это дорогого стоит.
— История с перемещением священнослужителей по стране — это всегда связано с тем, что нужно что-то исправить? Или, может, присутствует момент поощрения за хорошую службу при переводе из небольшого села в крупный город, например?
— Мотивы, которые присутствуют в голове у руководства, в полной мере неизвестны. Скажу лишь, что христианин всегда понимает: переводит не человек, а Господь Бог. Если не сопротивляться, то раз он водит, то и очень помогает. Очень ярко удалось это ощутить именно на Ярославской земле. Потому что там сначала был перевод из монастыря в село, потом из села в город Ярославль в центральный храм, потом ещё в православную школу-гимназию. С точки зрения карьерного движения, очень все поступательно по восходящей. А с точки зрения смыслов, мне совершенно не хотелось переводиться из села в город. Поэтому попросил и был услышан: не было перевода, остался и там, и там.
Да, больше нагрузки добавляется, и увеличиваются сферы действия. Поэтому ощущения перевода как такового не было. Может, только когда прозвучала просьба переехать и помогать владыке Кириллу на уральской земле.
Всякий раз, когда такие указы пишутся, там такие слова есть: «Пользы ради церковной вы переводитесь». То есть мы понимаем, что это не ради чьих-то амбиций, а ради пользы Церкви. Если ради этого переводят из забытого всеми села в город, то это не для того, чтобы стать горожанином, а ради пользы Церкви. Если обратно переводят из какого-то замечательного места, большого, богатого города, в глухое село, то это тоже ради пользы Церкви. И если ты понимаешь это, то Бог тебе будет помогать.
— Вы сказали, что вам не хотелось покидать Ярославскую область, но пришлось переехать на Урал. Как вы восприняли эту смену? Насколько это было сложно для вас?
— Это было очень сложно, потому что там были два прихода, целая православная гимназия, очень много людей, которые находились в зоне ответственности. Много интересных проектов. И это все было близко к сердцу. И это оторвать
от сердца было очень непросто, больно. И я задавал себе только один вопрос. То, что есть: приход, православная школа — ведь это все мне дал, поручил конкретный человек. Его слово, его благословение. И в этой ситуации он просит прийти помочь, ему тяжело. И что? Я скажу: «Не-не, меня все устраивает, я буду здесь сидеть, а вы разбирайтесь сами с вашими проблемами»? Это было нечестно по отношению к нему, поэтому вот это слово, которое поставило на служение там, оно же призвало и сюда. И да, с одной стороны — множество людей, с другой стороны — вот такой призыв. В этом призвании присутствовал голос Божий.
А еще батюшка Александр Шаргунов много сделал, чтобы Царская семья была прославлена. Для того чтобы кого-то прославить в лике святых, необходимы свидетельства о чудесах. И вот он обратился через радио, интернет: если есть у кого-то какие-то свидетельства — присылайте письма. И архив этих писем он передал в монастырь на Ганиной Яме. Издал двухтомник — чудеса Царской семьи. Мой наставник, получается, жил для прославления Царской семьи, и я после попал сюда. И это дорогого стоит.
— Насколько важно Церкви быть открытой для СМИ, общественности сейчас?
— Открытость — это штука опасная. С одной стороны, ты имеешь возможность общаться и говорить о Христе, который сам себя открыл, подвергся опасности, сам пришёл в мир, жил среди людей, закончил тем, что его убили. А с другой стороны, находясь в забрале, никогда сердце сердцу не откроется. У меня не так давно была встреча с одним из активнейших игроков уральского медиасообщества. Достаточно откровенная беседа состоялась. И он поделился, чего ждет от общения с такой тонкой материей, как Церковь, и просил не закрываться: «Если закрываетесь, это нас так заводит, это нам так интересно, хочется сразу атаковать».
Церковь вынуждена быть открытой, подражая Богу, который открылся, не убегал от людей, показал пример. Есть такие в Евангелии слова, как инструкция к действию.
Христос говорит: будьте мудры, как змея, и такими целомудренными, простыми, как голуби. Это надо сочетать. В отношениях с медиасообществом это принцип — быть открытым, живя так, как голубь, чтобы нельзя было упрекнуть, что сам живешь как-то не так, а чему-то учишь. Но нужно понимать тонкости собеседника, что разговариваешь порой не с человеком, а с функционалом. Журналист очень несвободен в своей работе. И не надо его личность отождествлять с тем функционалом, который он несёт. Забрало порой, после пары синяков, учит, когда нужно открыться, но когда за ним нужно посидеть.
— За то время, что вы находитесь на Урале, это место стало для вас родным? Уже ощущаете то, что чувствовали на Ярославской земле?
— Я очень остро это ощутил после непродолжительного трехмесячного пребывания в Москве. Когда из Нижнего Тагила был переведён в Москву в Донской монастырь и потом совершенно неожиданно для всех был переведен вновь на Урал. Неожиданной была та волна радушия, приятия, доброты, которую здесь встретил среди людей. Уезжал из Тагила — всё это было со слезами, и как-то вот люди не отпускали. Есть такая человеческая привязанность, ну бывает.
Но когда вернулся на Урал, от людей, от которых совершенно не ожидал, — очень искренняя тёплая встреча, приглашение, желание общаться, желание вместе жить. Это было примерно так, как если бы я сейчас вернулся в то село, в котором когда-то жил. Там все родное. Что-то подобное я пережил здесь, в Екатеринбурге. Наверное, это свидетельство того, что как-то сроднился с городом и с регионом. Но всё-таки люди, не бизнес-структуры, не политические движения, а я говорю о людях, которые приходят в храмы со своими проблемами и с радостями, вот какое-то такое взаимное проникновение с ними произошло. И я это чувство пережил.
— Как вы сегодня видите роль митрополита Екатеринбургского и Верхотурского в жизни Уральской столицы?
— Какова роль батюшки где-нибудь на селе? Его роль — стать центром притяжения для всех, кто есть: для пьющих мужиков, для невысыпающихся мам, для учителей, для администрации, которая завалена бумагами. Для каждого человека храм должен стать местом отдушины, и священник должен стать местом притяжения. Не местом раздора и построения интриг каких-то.
Митрополит должен создать условия. Чтобы то, что мы ассоциируем со словом «церковь»: приход, в который ходит конкретный человек, мероприятия, крестный ход, который проходит по городу, какие-то структуры, связанные со службой милосердия или с образовательными процессами, чтобы это вызывало доверие у людей. Если это человек верующий и уже ходит в храм — чтобы он был внутренне рад, что он ходит не в какую-то баптистскую общину, не заниматься йогой, а именно в этот храм, потому что он здесь находит те смыслы, которые ищет его душа. Если это человек неверующий, воспитанный в атеистической среде, то чтобы при слове «церковь» у него возникало то самое уважение, которое когда-то родители мне прививали, не раздражение, не оскомина, не скабрёзность, а именно: «Я не понимаю, что у них там, но я знаю, что это хорошо». Вот моя задача — создать такую среду внутри Церкви, каждого прихода и в отношениях прихода с городом, чтобы среда была нормой в каждом приходе.
Конечно, есть вопросы жизненные, житейские. Вот в квартире за отопление, за воду, за газ заплатить, ремонт сделать. Также каждый настоятель держится за голову в непростых экономических условиях. Это забота. И моя тоже, чтобы священник смог решить эти проблемы. Это тоже задача митрополита Екатеринбургского и Верхотурского. И коль скоро коснулись Верхотурского, чтобы и в Верхотурье, а там сейчас тоже непросто, люди жили, благодарили Бога за жизнь, радовались, что у них есть храм и хороший батюшка.
— Если говорить о семейных ценностях, это воспитывается еще до школы. Сегодня, и ситуация с пандемией в том числе этому способствовала, число разводов в стране продолжает расти. Как Церковь оценивает это, что с этим делать и когда начинать об этом говорить?
— Знаете, Церковь не является организацией XXI века. У Церкви есть особенность: она хранит память о том, как это было две тысячи лет назад, тысячи лет назад, как это было при Александре Невском, как это было в начале XX века. Церковь видит, как это происходит сегодня, и имеет возможность делиться всем опытом и многообразием.
С одной целью: Церковь старается на земле помочь реализовать людям то, чего Бог от людей ждёт и что он хочет людям дать. Бог хочет, чтобы люди были счастливыми. И он создал этот мир так, чтобы человек не был один. Поэтому он создал двух, чтобы друг друга любили и дополняли. «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть». Это та среда, в которой человек может быть счастливым, в которой реально рождается счастье. Если люди почему-то расходятся, они думают, что это к лучшему. На самом деле они просто разрушают ту среду, в которой может рождаться полноценное счастье.
Церковь не говорит, что надо скрутить саморезами двух человек в таких условиях, чтобы они не расходились, пусть они даже ненавидят друг друга. Говорит о том, как надо с детства учиться любви к родителям, сестренкам, братишкам, искать не своего хотения, а как сделать людям лучше. Вот воспитывать человека до того возраста, когда он, создавая семью, создает ее счастливой.
Церковь говорит не о возрасте с 18, а о воспитании с момента рождения, как воспитать человека такого, чтобы был способен жить и быть счастливым. Если это удаётся, то это счастье перекрывает все проблемы, все затраты, которые были до этого понесены.
Поэтому мы не говорим о том, разводиться или нет. В храме стараются воспитывать. В воскресной школе расскажут, как хорошо, как плохо, как надо и как не надо. И сопровождают человека до того возраста, когда он задается вопросом о том, чтобы создать семью.
И он ее создает не для того, чтобы лежать на диване, грызть чипсы и смотреть футбол, а для того, чтобы искать, как свою половинку сделать счастливой. Если это взаимно, то рождается счастье. У Церкви есть колоссальный потенциал, опыт людей, который изложен в Священном Писании, — Лев Толстой отдыхает. Церковь пытается именно это передать людям, помочь им стать счастливыми. Иногда получается, иногда нет, иногда трагедии происходят в судьбах, в семьях самих священнослужителей. Всякое бывает. Но какие- то исключения — они подтверждают правило. Камушки и ямки на дороге говорят о том, что дорога есть.
— Расскажите, как складывается ваш типичный рабочий день?
— Типичный день начинается с того, что человек благодарит Бога, что этот день настал, с молитвы. Происходит это в разное время. Иногда дела начинаются в 5-6 утра, значит, надо встать пораньше, чтобы успеть помолиться. Но без этого не может быть дня рабочего или выходного у христианина, священника, архиерея. Без службы тоже нельзя, но так получается, что по-хорошему хоть каждый день она должна быть, но вот сейчас в храме заканчивается служба, мы с вами разговариваем, нельзя быть сразу в двух местах. Если есть служба, то без завтрака, без чая, без кофе, потому что на службу должен идти натощак, соответственно перемещаешься в храм.
Храмы есть в Екатеринбурге, в Шале, Верхотурье — до него ещё надо добраться. Поэтому, если служба начинается в 8-9, надо рассчитывать, чтобы выехать и успеть. Служба в православии не быстро совершается, поэтому, бывает, в день 3 часа проводишь на службе, бывает — 5, бывает — 8. Она бывает единоразово утром и вечером. Мы служим, смотрим. А после службы, конечно же, люди приходят: «Батюшка, вопрос есть». Приходят с проблемами, сидишь разбираешься. Потом вопросы церковного управления. Потом смотришь — в графике стоят приглашения: Уральский народный хор пригласил на концерт, посвящённый России. Вот и думаешь, то ли на службу к пяти часам, то ли на службе побыть до половины седьмого и ехать на концерт. Не приедешь — обидятся, расстроятся.
Иногда удается покушать два раза за день. Чаще — один. Люди упрекают священников, что батюшки толстые такие ходят. Ну вот если ты весь день не ел, настал вечер, а покушать надо, человек на ночь поел, и вот через 25 лет жизни батюшка такой. Но это такая профессиональная деформация не от хорошей жизни. И когда врач говорит, что надо соблюдать режим дня, диету, — какая диета, какой режим дня?
Что ещё? Про часы, которые проводишь в транспорте. Доехать до Верхотурья и обратно — уже 6 часов. А ведь надо ещё что-то сделать. И порой время, проведённое в дороге, единственное, когда можно поспать.
Чего нет — нет уныний, разочарований, сетований, что все злые, плохие, кризис. Мы живем каждый день, благодарим Бога за то, что даровал. Доползаешь до дома, благодаришь, что все наконец-то закончилось, что можно одному наконец-то в тишине вспомнить, что было в течение дня, посмотреть на иконочку и помолиться, поблагодарить Бога за все хорошее, попросить прощение за все худое и попытаться почитать книгу. Потому что учиться надо всю жизнь. И это всегда повод для позитива, для радости. Ну и последнее, что является неизбежным содержимым дня священника, — это общение с людьми, встречи с людьми, и это самое интересное, замечательное что есть, потому что каждый интересен, у каждого свой мир. Несмотря на внешнюю какую-то неприглядность, общение с каждым — это радость. Взаимная.
— Остается ли у вас время на хобби? Правда ли, что вас интересует авиация?
— Все, что связано с авионикой, мне интересно. И если получается, попадается какой-то сюжет про вертолеты, про беспилотники, продукцию Уральского завода гражданской авиации, я всегда прочитаю статью, посмотрю сюжет. Такое мальчишеское — пушку подавай да парашют. Море не так привлекает, небо — да. А хобби, хотел какое- то завести. Всякое придумывалось. Подарили друзья гитару, в детстве всяко бренчал — не приросло. Пытались к спорту приобщить друзья, не прирастает. И вот я смотрел, то ли времени не остаётся, то ли какая-то непоследовательность в этом отношении, то ли Бог не дает увлечься чем-то, что тебе не надо. Вот я знаю батюшку замечательного в Екатеринбурге, у него есть хобби, он выращивает цветы, овощи, фрукты. Он их солит, закатывает в банки, дарит окружающим. Знаю священника не в нашем регионе, он любит играть в хоккей, у него там половина прихода в хоккей играет. Наверное, бодливой козе Бог рогов не дает, знает, что есть какое-то желание увлечься, но не дает: «Слушай, не отвлекайся, занимайся своим делом, оно у тебя замечательное, это твое главное хобби».
Текст: Татьяна Кузнецова
Фото: Глеб Клементьев
