Всегда были, есть и будут люди, которые не верят в Бога и для которых все то, о чем мы говорим, не существует. Не потому, что они могут доказать обратное, а просто потому, что им не дано поверить до какого-то момента их жизни, ведь вера есть Божий дар. То, что эти люди не признают святынь, — понятно. Но скорбью наполняется сердце, когда люди, называющие себя православными, уподобляют идолопоклонникам своих братьев и сестер по вере, которые многие часы стоят для того, чтобы поклониться святыням. Здесь уже нельзя сказать, что эти люди не знают учения Церкви, что они не знают тех примеров, которые я сегодня привел, что они не знают, что все то, к чему прикасается благодать Божия, становится носителем этой благодати. Какой же грех на душу принимают эти люди, которые своими публичными высказываниями пытаются осквернить добрые и светлые чувства тех, кто с глубокой верой идет навстречу Богу, прикасаясь к святыням!»
Из проповеди Святейшего Патриарха Кирилла в праздник Крещения Господня в Богоявленском кафедральном соборе г. Москвы
В газете «Известия» опубликовано мнение журналиста Наталии Осс о тех людях, которые приходят к христианскам святыням. Мнение это тем более интересно и показательно, если учесть, что Н. Осс настроена в отношении к Русской Православной Церкви отнюдь не комплиментарно…
Выйдешь, бывало, на Стрелку/в Сеть и охватывает хтонический ужас — боже, в какой стране мы живем? Убогая, дикая Россия явилась в столицу и топчется в милицейских загонах, стоит за каким-то обещанным властями чудом. А отступать некуда — позади всего лишь несколько тысяч интеллигентных и разумных людей, которые в Дары Волхвов и Пояса Богородицы не верят.
Но они составляют меньшинство, а потому от безнадежности России не защитят.
Интернет-скоропись объясняет феномен очереди так: толпа, рабы, язычники, пока наш народ верит в чудеса, никакой демократии в России не будет, православие — религия женщин, мы видим лики безысходности, все они — несчастные и некрасивые, Босх отдыхает, бедные люди, они так мучаются, есть ли им что попить, поесть, где облегчиться в этой очереди? подумайте, какая антисанитария! — ларец целуют тысячи людей, а как же вирусы, а если стоять 10 часов на морозе, можно застудить все органы, о счастье которых просят эти несчастные женщины, подхватить ангину, воспаление легких, инфаркт и инсульт.
И ведь они даже не читали Евангелие, они — жертвы поповской пропаганды, мракобесия, охватившего Россию, разжигаемого властями, чтобы держать народ в повиновении и страхе. Когда они последний раз причащались, когда они исповедовались? — это уже вступают в спор воцерковленные интеллектуалы, которые знают, как правильно верить и как правильно исповедовать Христа.
— Поклонение артефактам — магизм и суеверие. Как будто нельзя съездить на Афон, как будто нельзя поклониться частичке Пояса Богородицы в храме Илии Пророка Обыденного, как будто нельзя вести каждодневную приходскую жизнь. А вот эта очередь, в которую встают только скудные душой обрядоверы, не понимающие сути православия, — это стыдно, этого не должна была допускать Церковь.
Да, есть что предъявить РПЦ и за рекламу чудес, и за организацию очереди. Она уязвима, потому что выстраивается в центре столиц, циничных и жестоких, где не осудишь — не преуспеешь. Лучше бы эта очередь стояла в глухой провинции, к монастырским воротам, а не к храму Христа Спасителя.
Есть что предъявить и властям, которые готовы предложить Пояс вместо современной медицины, способной исцелять без веры, просто по страховке или за наличные, а Дары — вместо достойной пенсии и безопасности. Но штука в том, что все эти претензии не имеют отношения к очереди. Не встанешь — не поймешь.
Давайте я просто встану в очередь. Для лучшего понимания стоящих в ней и удобства осуждающих.
Я стояла в очереди, когда привозили Пояс Богородицы. Пожалуйста, кидайте в меня мракобесием, безнадежностью, несчастьем, непрочитанным Евангелием, Босхом и антисанитарией.
Я стояла в разных очередях — в Лувр, на прерафаэлитов, на паспортный контроль, с мамой за туфлями в каком-то советском году, за куриными окорочками, в БТИ, в налоговую, в ГАИ. Могу свидетельствовать — самая лучшая очередь была к Поясу.
Потому что она самая длинная — успеваешь подумать. Самая постыдная и осуждаемая — успеваешь умалиться. Потому что она самая необъяснимая. И что давали — Богородица, назначь меня пиар-директором «Газпрома»?
А если нет, то зачем тогда? Признавайся, не скрывай ничего от общественности, покажи свои интимные места. Потому что эта очередь самая бессмысленная — можно, действительно, съездить в Иерусалим, где очередей меньше, а святых мест и артефактов больше. Если уж применять рациональный подход.
Наша очередь безнадежна, это правда. Начинается в тени и грохоте Третьего кольца, отсюда дом по Фрунзенской, 36 кажется недостижимой мечтой, до него несколько часов холода и мрака. Мало кто встает в хвост, уверенный, что достоит. Это почти как в жизни — если Господь управит, может, и доживем до старости. А нет — выйдем и поедем домой.
Чай начинается раньше, чем каша. Туалеты — еще до чая. К коржикам и булочкам паломник проявляет интерес где-то на на первой трети пути, не доходя до Пушкинского моста. А вот каша и сосиски приобретают ценность со второй половины пути, после моста. Холодно. Поэтому, когда полиция открывает решетки-тамбуры, люди берут вперед. Они так согреваются, понимаете? А не потому, что они хотят затоптать ближнего. Ближний, кстати, появляется в очереди неожиданно.
Еще два часа назад чужие, неприятные, в сущности, люди, которые мешают лично вам достоять до цели, делаются знакомыми. Они уже передали вам чай, потому что оказались ближе к полевой кухне, а вы уже подержали их сумки, пока они бегали в синюю кабинку. Вы уже послушали, как они читают Евангелие, увидели, что они перелистывают свой молитвослов. А у вас был молитвослов? Ну и вот.
Кажется, это какой-то провинциальный приход. Да, точно, вот их батюшка, с детьми. Но есть и просто бабушки, девочки, мужчины, парочки, мамы с дочками, папы с мамами. Шубы, куртки, дубленки, шапки, пальто, унты, кроссовки, угги, ботинки — дорогие, дешевые, убогие, модные. Айфоны есть, блэкберри видела. Немодных больше, врать не буду. Хотя в очереди буквально заставляешь себя обращать внимание на то, кто в чем, кому сколько и кто откуда. Они вдруг делаются просто люди, вроде тебя.
В автобусы-грелки лезут не сразу, сначала терпят, но потом не стесняются, влетают в распахнутые двери, рассаживаются на насестах, как нахохлившиеся голуби. Даже поручни занимают. Особенно ценен автобус, когда уже дойдешь до Пречистенской набережной. Здесь — самое неприятное место. Тротуар сужается, с одной стороны — вода, с другой — автобусный бок, холод становится промозглым, лезет за шиворот и в ботинки, очередь сбивается в единое тело, согревается общим дыханием. Людям тяжко. И они вдруг начинают шутить, смеяться над своей слабостью. Уже прошли Петра, значит, осталась всего треть пути. Выбор непростой — отогреться в автобусе с риском пропустить открытие очередной калитки в тамбуре или стоять в клаустрофобической тесноте. Здесь, кажется, кто-то пролезает через кордоны.
Но очередь не зла, впускает нелегала. Дальше всё уже легко. Чем ближе к цели, тем молчаливее и сосредоточеннее люди. Переход через набережную — и открываются белые предгорья храма. Который я вообще-то не люблю за многое и не хожу туда, но в этот момент, из глубины очереди, его можно принять за Афон.
Эта русская очередь — новый способ паломничества, как будто специально придуманный для нынешнего времени и нынешней Церкви. В постыдности стояния посреди большого города, на глазах у осуждающих и не понимающих есть что-то первохристианское, есть маргинальность и изгойство. Бедность, наивность и надежда предъявлены на скорый светский суд. И он безжалостен. Тем лучше.
Еще хорошо, что в этой тесной очереди, среди множества людей можно уединиться, как в монастыре.
И не надо специально никуда ехать. Никто не дергает тебя, не осуждает, не шипит в спину, не дает указаний — как одеться да как поставить свечку. Христианская община очереди демократична, она принимает всех, включая невоцерковленных, ленящихся или не умеющих дойти до исповеди и причастия, обиженных на официальную позицию иерархов РПЦ, просто стихийно верующих «в хорошее». Стоять на улице 10 часов к дарам, как нищий, бездомный, как бродяга — это полезно гордому человеку в норковой шубе и с айфоном, который все имеет или получает по одному клику «мыши».
В Иерусалиме я была, когда в очередной раз ждали начала войны и пугливый турист туда не ехал. Город стоял пустой. В Храм Гроба Господня можно было зайти по пути в магазин, в ресторан, в музей. Хоть по сто раз в день заходи. Даже неловко было так беззастенчиво пользоваться моментом. Мы решили заходить по два раза, не больше. И, я, честно говоря, расстроилась, что очереди не было.
Так что с Поясом отлично получилось.
http://izvestia.ru
Справка: Дары волхвов — это одна из немногих реликвий, связанная с земной жизнью Спасителя, сохранившаяся до сегодняшнего дня. О поклонении восточных мудрецов, принесших дары — золото, ладан и смирну — Богомладенцу Христу говорится в Евангелии от Матфея. Дары волхвов имеют глубокое символическое значение. Золото было принесено Иисусу Христу как Царю, ладан — как Богу и смирна — как Человеку на погребение.
Согласно преданию, Дары волхвов вместе со Своей честной ризой и поясом передала Иерусалимской Церкви Сама Пресвятая Богородица. В Иерусалиме они находились до IV века, при императоре Восточной Римской империи Аркадии (395-408) перенесены в столицу Византии — Константинополь. В афонский монастырь св. Павла святыня была передана в 1470 году, после захвата Константинополя турками.
Золото сохранилось в виде 28 пластин-украшений разной формы (квадратных, прямоугольных, трапециевидных и т.п.), искусно исполненных в технике филиграни. Размер каждой пластины приблизительно 5х7 см. Тонкий ювелирный рисунок на каждой пластине оригинальный и неповторимый. Ладан и смирна хранятся в виде 70 шариков, размером с небольшую маслину, и представляют собой смесь этих двух благовоний.
